Браслеты из резинок

Н. А. Некрасов. Размышления у парадного подъезда. Николай алексеевич некрасов И духовно навеки почил

Раз я видел, сюда мужики подошли,
Деревенские русские люди,
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к груди;
Показался швейцар. «Допусти»,- говорят
С выраженьем надежды и муки.
Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!
Загорелые лица и руки.
Армячишка худой на плечах,
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,

В самодельные лапти обутых
(Знать, брели-то долгонько они
Из каких-нибудь дальних губерний).
Кто-то крикнул швейцару: «гони!
Наш не любит оборванной черни!»
И. захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли пилигримы,
Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
И пошли они, солнцем палимы,
Повторяя: суди его бог!
Разводя безнадежно руками,
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами...

А владелец роскошных палат
Еще сном был глубоким объят...
Ты, считающий жизнью завидною
Упоение лестью бесстыдною,
Волокитство, обжорство, игру,
Пробудись! Есть еще наслаждение:
Вороти их! в тебе их спасение!
Но счастливые глухи к добру...

Не страшат тебя громы небесные,
А земные ты держишь в руках,
И несут эти люди безвестные
Неисходное горе в сердцах.

И со славой умрешь!
Безмятежней аркадской идиллии
Закатятся преклонные дни:
Под пленительным небом Сицилии,
В благовонной древесной тени,
Созерцая, как солнце пурпурное
Погружается в море лазурное,

Полосами его золотя,-
Убаюканный ласковым пением
Средиземной волны,- как дитя,
Ты уснешь, окружен попечением
Дорогой и любимой семьи
(Ждущей смерти твоей с нетерпением);
Привезут к нам останки твои,
Чтоб почтить похоронною тризною,
И сойдешь ты в могилу... герой,
Втихомолку проклятый отчизною,
Возвеличенный громкой хвалой!..
Впрочем, что ж мы такую особу
Беспокоим для мелких людей?
Не на них ли нам выместить злобу?-
Безопасней... Еще веселей
В чем-нибудь приискать утешенье...
Не беда, что потерпит мужик:
Так ведущее нас провиденье
Указало... да он же привык!
За заставой, в харчевне убогой,
Всё пропьют бедняки до рубля
И пойдут, побираясь дорогой,
И застонут... Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам,
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат.
Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется -
То бурлаки идут бечевой!..
Волга! Волга!.. Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,

Как великой скорбью народной
Переполнилась наша земля,-
Где народ, там и стон… Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Все, что мог, ты уже совершил,-
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил?

Читается за 3 минуты

Поэт описывает парадный подъезд дома, принадлежащего влиятельному и богатому вельможе. «По торжественным дням» к нему съезжается множество людей.

Записав своё имя и званье,
Разъезжаются гости домой,
Так глубоко довольны собой,
Что подумаешь - в том их призванье!

Они приезжают, чтобы напомнить о себе могущественному хозяину дома.

В обычные, будние дни у подъезда тоже кипит жизнь: толпится простой народ - «прожектёры, искатели мест, и преклонный старик, и вдовица», снуют курьеры с бумагами. Некоторые просители уходят оттуда довольные, а другие - со слезами на глазах.

Однажды поэт видел, как к подъезду подошли мужики, «деревенские русские люди», и попросили швейцара впустить их. Оглядев гостей, швейцар нашёл их неказистыми.

Загорелые лица и руки,
Армячишка худой на плечах,
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,
В самодельные лапти обутых
(Знать, брели-то долгонько они
Из каких-нибудь дальних губерний).

Из глубины дома швейцару велели гнать мужиков - хозяин «не любит оборванной черни». Странники развязали свои кошели, но швейцар не взял «скудной лепты» и в дом не пустил. Мужики ушли, палимые солнцем, «разводя безнадёжно руками», и долго ещё шли с непокрытыми головами. «А владелец роскошных палат» в это время сладко спал.

Поэт призывает вельможу пробудиться, оставить «волокитство, обжорство, игру» и бесстыдную лесть, которые он считает своей жизнью, и принять нищих просителей, ведь только в них его спасенье. «Но счастливые глухи к добру» - громы небесные богача не страшат, а земная власть у него в руках.

Богачу нет дела до простого народа. Его жизнь - вечный праздник, который не даёт ему очнуться и увидеть народную бедность и скорбь. Да и не нужно это вельможе. И без забот о народном благе он проживёт и умрёт «со славою».

Поэт с иронией описывает, как вельможа доживает свои дни «под пленительным небом Сицилии», созерцая великолепные закаты над Средиземным морем, а потом умирает, окружённый семьёй, нетерпеливо ждущей его смерти.

Привезут к нам останки твои,
Чтоб почтить похоронною тризною,
И сойдёшь ты в могилу... герой,
Втихомолку проклятый отчизною,
Возвеличенный громкой хвалой!...

Впрочем, такую значительную особу не следует беспокоить «для мелких людей». Напротив, на них лучше «выместить злобу» - это и безопасно и весело. А мужик привычно стерпит, как ему указало «ведущее нас провидение». Пропив последние копейки «в харчевне убогой», мужики со стоном вернутся домой, «побираясь дорогой».

Поэт не знает такого места, где бы не стонал русский мужик, «сеятель и хранитель». Его стон раздаётся отовсюду - с полей и дорог; из тюрем, острогов и рудников; из овинов и бедных домишек; от «подъезда судов и палат».

Выдь на Волгу: чей стон раздаётся
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовётся -
То бурлаки идут бечевой!...

Поэт сравнивает народную скорбь, которой «переполнилась наша земля», с весенним разливом могучей Волги. Он спрашивает: что же значит этот бесконечный стон? Проснётся ли народ, «исполненный сил»? Или он уже совершил всё, что мог, - «создал песню, подобную стону».

Размышления у парадного подъезда. Стихи Некрасова для детей читать

Что тебе эта скорбь вопиющая,
Что тебе этот бедный народ?
Вечным праздником быстро бегущая
Жизнь очнуться тебе не дает.
И к чему? Щелкоперов забавою
Ты народное благо зовешь;
Без него проживешь ты со славою
И со славой умрешь!
Безмятежней аркадской идиллии
Закатятся преклонные дни.
Под пленительным небом Сицилии,
В благовонной древесной тени,
Созерцая, как солнце пурпурное
Погружается в море лазурное,
Полосами его золотя, —
Убаюканный ласковым пением
Средиземной волны, — как дитя
Ты уснешь, окружен попечением
Дорогой и любимой семьи
(Ждущей смерти твоей с нетерпением);
Привезут к нам останки твои,
Чтоб почтить похоронною тризною,
И сойдешь ты в могилу... герой,
Втихомолку проклятый отчизною,
Возвеличенный громкой хвалой!..

Впрочем, что ж мы такую особу
Беспокоим для мелких людей?
Не на них ли нам выместить злобу? —
Безопасней... Еще веселей
В чем-нибудь приискать утешенье...
Не беда, что потерпит мужик:
Так ведущее нас провиденье
Указало... да он же привык!
За заставой, в харчевне убогой
Всё пропьют бедняки до рубля
И пойдут, побираясь дорогой,
И застонут... Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам,
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат.
Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется —
То бурлаки идут бечевой!..
Волга! Волга!.. Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля, —
Где народ, там и стон... Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Всё, что мог, ты уже совершил, —
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил?..

Николай Некрасов

Вот парадный подъезд. По торжественным дням,

Одержимый холопским недугом,

Целый город с каким-то испугом

Подъезжает к заветным дверям;

Записав свое имя и званье,

Разъезжаются гости домой,

Так глубоко довольны собой,

Что подумаешь - в том их призванье!

А в обычные дни этот пышный подъезд

Осаждают убогие лица:

Прожектеры, искатели мест,

И преклонный старик, и вдовица.

От него и к нему то и знай по утрам

Всё курьеры с бумагами скачут.

Возвращаясь, иной напевает "трам-трам",

А иные просители плачут.

Раз я видел, сюда мужики подошли,

Деревенские русские люди,

Помолились на церковь и стали вдали,

Свесив русые головы к груди;

Показался швейцар. "Допусти", - говорят

С выраженьем надежды и муки.

Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!

Загорелые лица и руки,

Армячишка худой на плечах,

По котомке на спинах согнутых,

Крест на шее и кровь на ногах,

В самодельные лапти обутых

(Знать, брели-то долгонько они

Из каких-нибудь дальних губерний).

Кто-то крикнул швейцару: "Гони!

Наш не любит оборванной черни!"

И захлопнулась дверь. Постояв,

Развязали кошли пилигримы,

Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,

И пошли они, солнцем палимы,

Повторяя: "Суди его бог!",

Разводя безнадежно руками,

И, покуда я видеть их мог,

С непокрытыми шли головами...

А владелец роскошных палат

Еще сном был глубоким объят...

Ты, считающий жизнью завидною

Упоение лестью бесстыдною,

Волокитство, обжорство, игру,

Пробудись! Есть еще наслаждение:

Вороти их! в тебе их спасение!

Но счастливые глухи к добру...

Не страшат тебя громы небесные,

А земные ты держишь в руках,

И несут эти люди безвестные

Неисходное горе в сердцах.

Что тебе эта скорбь вопиющая,

Что тебе этот бедный народ?

Вечным праздником быстро бегущая

Жизнь очнуться тебе не дает.

И к чему? Щелкоперов забавою

Ты народное благо зовешь;

Без него проживешь ты со славою

И со славой умрешь!

Безмятежней аркадской идиллии

Закатятся преклонные дни:

Под пленительным небом Сицилии,

В благовонной древесной тени,

Созерцая, как солнце пурпурное

Погружается в море лазурное,

Полосами его золотя, -

Убаюканный ласковым пением

Средиземной волны, - как дитя

Ты уснешь, окружен попечением

Дорогой и любимой семьи

(Ждущей смерти твоей с нетерпением);

Привезут к нам останки твои,

Чтоб почтить похоронною тризною,

И сойдешь ты в могилу... герой,

Втихомолку проклятый отчизною,

Возвеличенный громкой хвалой!..

Впрочем, что ж мы такую особу

Беспокоим для мелких людей?

Не на них ли нам выместить злобу? -

Безопасней... Еще веселей

В чем-нибудь приискать утешенье...

Не беда, что потерпит мужик;

Так ведущее нас провиденье

Указало... да он же привык!

За заставой, в харчевне убогой

Всё пропьют бедняки до рубля

И пойдут, побираясь дорогой,

И застонут... Родная земля!

Назови мне такую обитель,

Я такого угла не видал,

Где бы сеятель твой и хранитель,

Где бы русский мужик не стонал?

Стонет он по полям, по дорогам,

Стонет он по тюрьмам, по острогам,

В рудниках, на железной цепи;

Стонет он под овином, под стогом,

Под телегой, ночуя в степи;

Стонет в собственном бедном домишке,

Свету божьего солнца не рад;

Стонет в каждом глухом городишке,

У подъезда судов и палат.

Выдь на Волгу: чей стон раздается

Над великою русской рекой?

Этот стон у нас песней зовется -

То бурлаки идут бечевой!..

Волга! Волга!.. Весной многоводной

Ты не так заливаешь поля,

Как великою скорбью народной

Переполнилась наша земля, -

Где народ, там и стон... Эх, сердечный!

Что же значит твой стон бесконечный?

Ты проснешься ль, исполненный сил,

Иль, судеб повинуясь закону,

Всё, что мог, ты уже совершил, -

Создал песню, подобную стону,

И духовно навеки почил?..

Вот парадный подъезд. По торжественным дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав свое имя и званье,
Разъезжаются гости домой,
Так глубоко довольны собой,
Что подумаешь - в том их призванье!
А в обычные дни этот пышный подъезд
Осаждают убогие лица:
Прожектеры, искатели мест,
И преклонный старик, и вдовица.
От него и к нему то и знай по утрам
Всё курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает «трам-трам»,
А иные просители плачут.
Раз я видел, сюда мужики подошли,
Деревенские русские люди,
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к груди;
Показался швейцар. «Допусти», - говорят
С выраженьем надежды и муки.
Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!
Загорелые лица и руки,
Армячишка худой на плечах,
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,
В самодельные лапти обутых
(Знать, брели-то долгонько они
Из каких-нибудь дальних губерний).
Кто-то крикнул швейцару: «Гони!
Наш не любит оборванной черни!»
И захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли пилигримы,
Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
И пошли они, солнцем палимы,
Повторяя: «Суди его бог!»,
Разводя безнадежно руками,
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами…
А владелец роскошных палат
Еще сном был глубоким объят…
Ты, считающий жизнью завидною
Упоение лестью бесстыдною,
Волокитство, обжорство, игру,
Пробудись! Есть еще наслаждение:
Вороти их! в тебе их спасение!
Но счастливые глухи к добру…
Не страшат тебя громы небесные,
А земные ты держишь в руках,
И несут эти люди безвестные
Неисходное горе в сердцах.
Что тебе эта скорбь вопиющая,
Что тебе этот бедный народ?
Вечным праздником быстро бегущая
Жизнь очнуться тебе не дает.
И к чему? Щелкоперов забавою
Ты народное благо зовешь;
Без него проживешь ты со славою
И со славой умрешь!
Безмятежней аркадской идиллии
Закатятся преклонные дни:
Под пленительным небом Сицилии,
В благовонной древесной тени,
Созерцая, как солнце пурпурное
Погружается в море лазурное,
Полосами его золотя, -
Убаюканный ласковым пением
Средиземной волны, - как дитя
Ты уснешь, окружен попечением
Дорогой и любимой семьи
(Ждущей смерти твоей с нетерпением);
Привезут к нам останки твои,
Чтоб почтить похоронною тризною,
И сойдешь ты в могилу… герой,
Втихомолку проклятый отчизною,
Возвеличенный громкой хвалой!..
Впрочем, что ж мы такую особу
Беспокоим для мелких людей?
Не на них ли нам выместить злобу? -
Безопасней… Еще веселей
В чем-нибудь приискать утешенье…
Не беда, что потерпит мужик;
Так ведущее нас провиденье
Указало… да он же привык!
За заставой, в харчевне убогой
Всё пропьют бедняки до рубля
И пойдут, побираясь дорогой,
И застонут… Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам,
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат.
Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется -
То бурлаки идут бечевой!..
Волга! Волга!.. Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,
Как великою скорбью народной
Переполнилась наша земля, -
Где народ, там и стон… Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Всё, что мог, ты уже совершил, -
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил?..

Анализ стихотворения «Размышления у парадного подъезда» Некрасова

«Гражданский певец» Некрасов прославился своими обличительными стихотворениями. Поэт отстаивал принципы реализма в своем творчестве. Очень часто его произведения были основаны на сценах и ситуациях из реальной жизни. В 1858 г. Некрасов написал стих «Размышление у парадного подъезда», став свидетелем того, как швейцар прогоняет группу крестьян от подъезда влиятельного министра. Произведение стало хрестоматийным. Отталкиваясь от будничного события, повторяющегося ежедневно по всей стране, автор разворачивает масштабную картину всеобщего беззакония.

Начинается стихотворение с описания парадного подъезда, который в праздники осаждается бесконечными посетителями, спешащими подтвердить свое, по сути, холопское положение. Прогнившая государственная система сделала этот глупый и унизительный обычай нормой.

В будние дни хозяин занят работой. К подъезду стекаются курьеры и всевозможные просители. Некрасов подчеркивает, что высшим мерилом справедливости является не закон, а интересы и желания одного человека, возомнившего себя наместником Бога. Решение вопроса зависит от размера взятки просителя. Трагедия России в том, что такая ситуация считается нормальной. Бедные крестьяне, проделавшие огромный путь, не имеют шансов даже на то, чтобы увидеть «владыку». Здесь поэт поднимает еще одну проблему, существующую и в наше время. Чинопочитание меняет психику всего общества. Обладание хоть какой-нибудь минимальной властью позволяет человеку считать себя «королем» в своем убогом уголке. Швейцар выглядит «министром» у подъезда. Он сам решает, кого можно допустить к хозяину, и прогоняет крестьян. Униженные, «с непокрытыми… головами», бедные просители пускаются в обратный путь.

Изгнание крестьян сменяется контрастным описанием безмятежной жизни вельможи. Он живет в свое полное удовольствие, погрязая во всевозможных пороках. Никто не может осудить министра, так как закон – в его руках. Он совершенно равнодушен к другим людям и не понимает значения народного блага. Безбедное существование омрачено только критическим замечанием автора о том, что любящая семья ждет-не дождется его смерти.

От конкретной ситуации Некрасов переходит к масштабному описанию Руси-матушки, на которой не смолкает великий русский стон. Люди, чьими силами создается все богатство России, и на плечах которых и держится ее могущество, изнемогают под тяжестью жизни. Многомиллионный стон сливается в одну «великую скорбь» и становится песней. Завершается произведение риторическим вопросом автора: является ли эта песня окончательным смыслом жизни русского народа? Или в отдаленном будущем его страдания прекратятся, и «стон бесконечный» наконец-то смолкнет.